43

      — Обычно она такая пугливая. Никто к ней и подойти не может, а перед вами она просто стелется.

        — Не знаю, возможно; она невероятно похожа на собаку одной моей подруги, которая мне очень дорога.

        — Правда? — сказала миссис Клайн, и сердце её забилось сильнее.

        Собака уселась у ног Артура и затявкала, давая ему лапу.

        — Кали! Оставь человека в покое.

        Артур протянул руку и представился, женщина заколебалась, но тоже протянула руку. Она извинилась за собаку.

        — Ничего страшного, я обожаю животных, а она очень симпатичная.

        — Обычно она дичится; такое ощущение, что она вас действительно знает.

        — Собаки всегда ко мне ластятся, думаю, они чувствуют, когда их любят. А у неё и правда очень милая морда.

        — Настоящая дворняга, наполовину спаниель, наполовину Лабрадор.

        — Просто невероятно, как она похожа на собаку Лорэн.

        Миссис Клайн покачнулась, черты лица исказились.

        — Вам нехорошо, мэм? — спросил Артур, беря её под руку.

        — Вы знакомы с моей дочерью?

        — Так это собака Лорэн, а вы её мать?

        — Вы с ней знакомы?

        — Да, и очень хорошо; мы были довольно близки.

        Она никогда ничего о нём не слышала и захотела узнать, как они познакомились. Артур объяснил, что он архитектор и встретил Лорэн в госпитале. Она зашила ему очень неприятную рану от резака для ватмана. Они симпатизировали друг другу и часто виделись, «я иногда заезжал к ней в неотложку, и мы шли обедать, а иногда ужинали вместе, когда она вечером заканчивала пораньше».

        — У Лорэн никогда не хватало времени на обед, а заканчивала она всегда поздно…

        Артур молча наклонил голову.

        — Но Кали вроде бы хорошо вас знает…

        — Я очень переживаю изза того, что с ней случилось, миссис; я часто бывал у неё в госпитале после аварии.

        — Я вас там ни разу не видела.

        Он предложил немного пройтись. Они зашагали вдоль края воды, и Артур рискнул спросить, как дела у Лорэн, сославшись на то, что некоторое время не мог её навещать. Миссис Клайн ответила, что положение без перемен и надежды больше нет. Она ничего не сказала о принятом решении, но в её словах сквозила безнадёжность.

        Артур помолчал и начал речь во славу надежды. «Врачи ничего не знают о коме»… «Коматозные больные слышат нас»… «Были случаи, когда люди приходили в себя после семи лет»… «Нет ничего более святого, чем жизнь, и если она теплится вопреки здравому смыслу — это знак, который надо уметь воспринять…» Он упомянул даже Бога — «поскольку Он один вправе распоряжаться жизнью и смертью».

        Миссис Клайн внезапно остановилась и пристально посмотрела Артуру в глаза.

        — Вы не случайно встретились со мной; кто вы и чего хотите?

        — Я просто гулял тут, мэм, и если вы находите, что наша встреча — не случайна, то и задайтесь вопросом, почему… собака Лорэн сама подошла ко мне.

        — Чего вы хотите от меня? И что вы знаете, чтобы читать мне нотации? Вы не знаете ничего, вы не знаете, каково это — сидеть там день за днём и видеть её абсолютно неподвижной, так что ни одна ресница не дрогнет, видеть, как приподнимается её грудь, а лицо остаётся непроницаемым.

        В порыве гнева она рассказала, как проводила дни и ночи, разговаривая с Лорэн в надежде, что та её слышит; что жизнь для неё с момента ухода